— Наши друзья отправились в город. Поклажу всю взяли. Грузновато было. Особенно у малого.
— Дождь не промочит на улице? — спросил я.
— Они, как и раньше, в объезд.
— А если купаться вздумают?
— Брында в воду не полезет.
Я приподнял брови от удивления. Ваня кивнул. Значит, Брындин снова приезжал.
— Кстати, Ваня, ты хорошо рассмотрел библиотеку? — И я подмигнул ему.
— Нет. А что там?
— Пойдем, такие книги покажу! — обещал я. — Мы сейчас придем, — сказал Василисе и Лене.
В спальне, где стояли шкафы с книгами, я, прикрыв дверь, тихо спросил Ивана Павловича:
— Ты знаешь, кто эта девушка?
— Конечно, знаю. Какая она интересная! Ну и племянница!
— Да, брат Ваня, вот какие бывают у сторожих племянницы.
После некоторого раздумья Иван Павлович заметил:
— Знаешь, Петр, эта Фекла в чем-то схожа с той, которая на картине.
Я тоже заметил. Зато он не схож с ним.
— Это кто он, с кем с ним?
— Который идет ей навстречу.
— Не понимаю. С кем же не схож?
— Да со мной, друг Ваня, со мной.
Он посмотрел на меня с удивлением, и лицо его широко расплылось.
— Ты все-таки покажешь мне Лену?
— Не терпится тебе.
— Может быть, нарочно зайдем к ним на дом?
— Она сама сюда придет.
— Это как же так — сюда придет?
— Очень даже просто. Придет — и вся недолга.
— Тогда не забудь, познакомь.
— Второй раз, что ль, знакомить?
Снова уставил на меня Иван Павлович свои пронизывающие глаза и не понимал, что я ему такое говорю.
— То есть как второй раз?
— Ваня-а, э-эх-ма-а! А ведь та девушка, Феколка… — кивнул я на дверь.
— Что Феколка? При чем тут Василисина племянница?
— Она такая же ей племянница, как я тебе двоюродная тетка. Это и есть… Лена!
Моего друга словно ветром шибануло. Он отступил и растерялся.
— Лена?!
— Пойдем, пойдем. Только не зови ее Леной.
— Убил ты меня, Петр, прямо убил. Ну, разыграл, как в пьесе. А верно, в такую как не влюбиться! — И тепло посмотрел на меня. — Как же она сюда попала?
Я ответил как. Иван Павлович был в восхищении.
— Смелая девушка. И вот ее, такую, хотели выдать замуж за хромого негодяя? Ну-ну, порядки. Мы ведь у него нашли во ржи в сусеке пять обрезов и патроны. В другом сусеке в овсе два мешка сахарного песку, мешок соли. Разной мануфактуры несколько тюков и еще черт-те знает что. Вяленой воблы сколько, мыла, ниток, кожи! Магазин, как говорил Егор. Он, Егор-то, и помог в обыске. Знал, где что лежало.
— Выходит, услужили друг другу… Значит, Брында приезжал?
— Это я ему наказывал приехать. Арестованных доставили к Гурьеву. Проводи сейчас свою… Феклу и иди к Андрею. Я потом зайду на вашу квартиру.
Взяв по нескольку книг из библиотеки, мы вошли в кухню.
Василиса принесла желтый кувшин с клубникой. Оказывается, пока мы были в библиотеке, они набрали ягод.
— Это на дорогу. — Василиса поставила кувшин на стол.
— Спасибо, — поблагодарил Иван Павлович. — Товарищей угостим в городе.
Вскоре Иван Павлович встал и начал прощаться с Василисой, благодарить ее. Лене он долго жал руку и улыбался.
— Хорошая у тебя племянница, — похвалил Иван Павлович и, держа кувшин с клубникой, добавил: — Береги ее, Василиса.
— И так уж берегу, — хитро ответила Василиса, — вот как берегу. Она ведь сирота после сестры, — добавила сторожиха, — всяк ее обидеть может.
— Не давай в обиду такую красавицу. Мы ей жениха в городе подыщем. Комиссара какого-нибудь.
Поговорив еще с Василисой, Иван Павлович вышел. А через некоторое время вышли и мы с Леной. На прощанье Василиса печально мне наказывала:
— Почаще наведывайся, Петя.
— Скоро за картинами и книгами приедем, — обещался я.
— Может, и еще что найдете, — вздохнула она, посмотрев на Лену.
— Может, найдем, — согласился я. — Очень большое тебе спасибо за все. Большое. Мы тебя не забудем, отблагодарим. Охраняй этот дом. Тебя мы назначим заведующей. Скоро дом и сад перейдут в комитет бедноты. Федя будет тебе помогать во всем. И эта вот племянница.
Василиса засмеялась.
— Ох, озорники. Самого чеку провели. Ай, грех вам.
Еще раз крепко пожав доброй сторожихе руку, я с чувством грусти расстался с ней.
После большого дождя было свежо, хорошо. Пыль прибита. Шумел легкий ветер в саду.
Мы спускались по густой аллее вниз, к речушке.
Лена была задумчива. Она шла, опустив глаза, и молчала. Молчал и я. То волнение, которое испытал я, находясь в комнате перед картиной, уже погасло, и только чуть еще где-то глубоко в сердце тлел уголек.
Мне было жаль сейчас идущую рядом Лену. Конечно, во всем-то виноват я, и только я. Надо было выбрать время, чтобы приехать к ней. Несколько раз я из города ездил в свое село через Горсткино. Ехал улицей, смотрел на их избу, и так хотелось завернуть, остановиться, чтобы хоть глянуть на Лену. Нет. Мимо. Мешала обида. Вспоминалось все, что случилось в день престольного праздника петрова дня в их избе. Голос Федоры гудел тогда — и вот сейчас гудит — в моих ушах: «Это саму хорошу сестру — да выдать за такого? Ба-а-атюш-ки!.. Нет, нет и нет».
— Нет — и не надо, — вдруг сказал я вслух.
Лена, услышав бормотание, крепче прижала мою руку к себе и тихо спросила:
— Ты куда меня ведешь?
— Я тебя веду?.. Подожди-ка, Лена, где мы?
Рядом стоял полуразрушенный шалаш. Вокруг него густая крапива, дикая заросль шиповника.
— Это ты меня куда-то завела, — сказал я Лене. — Пойдем обратно. Я доведу тебя до моста, а там пойдешь в одну сторону, а я в другую.