Первая подвода поравнялась со мной. Я поднял руку. Брындин натянул вожжи, лошади перешли на шаг, затем остановились. И остальные тоже.
— Честь имеем явиться! — Иван Павлович подошел ко мне и приложился к козырьку кожаной кепки.
— Явились в полное ваше распоряжение, товарищ генерал. — Это уже мой друг Филя. И тоже отдал честь.
«Ах вы, черти! Шуточки вам!»
— Вольно, — сказал я.
Последним подошел Брындин, заместитель Ивана Павловича. Он молча подал мне два пальца, так как всю его гигантскую ладонь я бы не охватил своей.
— Здорόво, друг!
— Здравствуй, Василий!
Если Филя был выше меня на голову, то Брындин был выше Фили на полторы головы. И, невзирая на такой гигантский рост, на широченные плечи, на огромное скуластое рябоватое лицо, на котором и рябинки-то были каждая с копейку, Брындин обладал удивительно тонким, почти детским голоском. Казалось, ему бы реветь быком, а у него голос нежный, словно у младенца. А когда он обозлится и возвысит голос, то уже получается пронзительный звенящий писк, который режет уши. Серые узкие глаза его уходят под крутые надбровья, лицо становится бордовым, рябинки белеют, и чуть приплюснутый широкий нос, больше в ширину, нежели в длину, совсем сливается с лицом.
Страшен бывает Брындин в такие моменты. Все крупные дела по усмирению восстаний Иван Павлович поручает ему, на все опасные операции по арестам едет Брындин.
Что там ему подковы гнуть? Он их просто ломает, как баранки. Он лом гнет через колено и вновь разгибает его.
Вот какой Брындин, заместитель предчека!
Закуривая, я наскоро рассказал им обо всем, что здесь произошло. У них глаза загорелись. Брындин, слушая, грузно переваливался с ноги на ногу, и казалось, ноги его уходит в землю.
— Вот что, — начал я. — Будем осторожны. Может быть, они и спят, а может, кто-нибудь караулит. Всем вместе идти не надо. У них оружие. Теперь дальше…
И я им рассказал о председателе Бодровского сельсовета, который с полчаса тому назад повез в свое село винтовки с патронами.
— Он не может уехать далеко, — добавил я, — но надо догнать. Поехал не прямой дорогой, а гумнами, потом вдоль реки. Слышишь, Филя?
— Молчи, Петя. Поеду сам.
— Возьми одного красноармейца, — посоветовал Иван Павлович.
— Друг, — обратился я к Филе, — дороги ты знаешь тут не хуже меня. Тебе надо не по его следу ехать, а перехватить. Выехать как бы навстречу. Завидишь, не гони сильно. Может побросать винтовки в хлеба. Там яровое поле. Встретишься — не доезжая, остановись и поправляй что-нибудь в сбруе, в телеге. Может, чекушку потерял Остановится он — подойди, попроси, нет ли запасной у него. Закурить у него попроси или сам предложи. А еще…
— Да что ты ученого учишь! Время только зря проводишь, — рассердился мой друг на такие наставления и побежал к подводе.
— Эх, зря он в шинели! — посмотрел я вслед Филе, на котором была длинная кавалерийская шинель, которую он почему-то любил.
— Ничего, — сказал Иван Павлович. — Веди нас в гости.
— Стойте здесь, — сказал я, когда мы подошли к большому амбару со многими дверями и с огромным навесом. — Надо найти Федю. Он где-то тут должен быть.
— Ищи, ищи, — сказал Иван Павлович.
Приехавшие взошли в поднавес, где их не было видно.
— В случае опасности свистну, — предупредил я.
Осторожно оглядываясь, я обошел амбар, завернул в сад и хотел было пройти к знакомому сараю. Случайно взглянув на дверь черного хода из дома, я вдруг увидел человека на выступе крыльца, он сидел ко мне спиной. Думая, что это Федя, я едва его не окликнул. А всмотревшись, едва удержался от восклицания. Это был не Федя. Это сидел Жуков Ванька. Что он тут делает? Вот повернул голову к саду, посмотрел на тропу, вот взглянул в мою сторону, но я уже успел спрятаться за стену сарая.
«Да он вроде часовым у них, — догадался я. — Но где же Федя?»
Ни окликнуть, ни свистнуть нельзя.
Переждав, заметил, что хромой Ванька нет-нет да клюнет носом. Значит, самогон и на него подействовал. Таким же путем, в обход вернулся обратно и решил зайти к дому с той стороны, посмотреть в щель окна, горит ли в доме огонь.
Дверь на парадное крыльцо, как всегда, закрыта, а если меня заметят из окна и поднимут тревогу, можно отбежать и свистнуть Ивану Павловичу.
Но света в доме уже нет. Всюду тихо. Сквозь занавеску окна ничего не видно. Вдруг откуда-то я услышал совсем тихий короткий звук, похожий на шипенье гуся.
Кто это? На всякий случай вынул наган. Шипенье вновь повторилось. Оно, как мне показалось, шло с парадного крыльца.
«Будь что будет», — решил я и, держа наган со взведенным курком, подошел к стене крыльца. Пусть только появится кто-либо! Но кто появится? И кто будет дежурить на крыльце, если дверь в дом не открывается?
— Тсс! — прошипело почти рядом. — Петя?
— О, бес! — прошептал я.
— Иди сюда, — высунулся Федя из крыльца.
— А я чуть не наткнулся на одного человека.
— На своего друга, хромого идола?
— Сидит, дремлет. Где Василиса?
— Она против окна в кухне стоит. Нас ждет и за Ванькой приглядывает. Из города приехали?
— Ты разве не слышал?
— Какая-то подвода мимо промчалась.
— Это в погоню за бодровским председателем. Что в доме?
— В доме спят, но вот беда…
— Какая?
— Один из них, а кто — не знаю, вышел, и до сих пор его нет.
— Куда направился?
— В сад тронулся, тропой к речке. Эх, была бы винтовка, рискнул!
Помолчав, Федя внезапно и заманчиво шепнул:
— А не снять ли нам хромого?