Восход - Страница 45

К оглавлению

— Не надо. Крик поднимет. У него, конечно, наган.

— Где наши? — спросил Федя.

— В поднавесе амбара. Ждут нас с тобой.

— Много их?

— Вполне хватит. Пойдем к ним. Там все решим, что делать дальше.

Делая круг подальше от дома, мы направились к амбару.

Опять по мокрой, росистой луговине, опять по крапиве и цепким репьям.

Иван Павлович, завидев нас, пошел навстречу. Я познакомил его с Федей, и втроем направились к остальным.

Федя рассказал им все, что знал.

— Значит, часовой? — проговорил Иван Павлович. — Он тебе знаком, Федя?

— Еще бы. — И Федя взглянул на меня, будто хотел сказать, что и мне он неплохо знаком.

— Стало быть, ты здесь председатель комбеда?

— Только что выбрали.

— Это как раз и для тебя и для нас подходяще.

Он обратился к красноармейцам:

— Друзья, вот что. План такой. Митя и ты, Сема, пойдете и станете во-он за тот угол дома, недалеко от крылечка, где дремлет часовой. Держаться, конечно, тише. А тебе, Федя, главное поручение. Ты зайдешь со стороны сада, из глуби, и тропкой направишься к дому. Насвистывай какую-нибудь песенку. Словом, твое право, как предкомбеда, в любое время дня и ночи ходить куда хочешь. Мало ли разных дел у тебя по твоей должности! Как бы случайно — случайно, слышишь! — вдруг увидишь часового. Удивись, всплесни руками — и к нему. Знаками покажешь: нет ли, мол, закурить? Он тебя знает — и, конечно, ни в чем не заподозрит. А мы будем начеку. Идите, ребята. Митя, Сема!

Снова пришлось Феде пробираться глухим мокрым садом, чтобы, дав крюку, выйти по тропе к дому.

Подождав немного, пошли и мы с Иваном Павловичем, оставив Брындина с красноармейцем на месте. Брындин, провожая нас, тихо засмеялся.

— На одного зайца пять охотников. Да я бы его один схапал.

— В этом сомнения нет, — согласился Иван Павлович, — но ведь ты от удовольствия завизжишь, как недорезанный боров.

— Не утерплю.

— А надо тихо.

Мы с Федей умолчали перед Иваном Павловичем, что один скрылся. Пусть потом выяснится, кто это был. Еще ругаться начнет предчека!

Хромой сидел по-прежнему на крыльце и клевал носом. Он не был солдатом и не знал обязанностей часового.

Подойдя к двум красноармейцам, стоявшим за углом дома, Иван Павлович наказал им строго следить за Ванькой, а главное — напасть на него при удобном случае неожиданно и не дать закричать. Сами мы зашли за сарай и уже оттуда наблюдали, как развернется дело.

Иван Павлович слегка коснулся меня локтем. В это же время страшно взвыл Архимед, будто ему в каморку сунули горящую головню. Нет, взвыл он по другой причине. По тропинке из сада сначала осторожно, а затем быстрее шагал Федя. Шел он, беспечно размахивая прутиком, и тихо насвистывал «В саду ягодка-малинка», что вполне соответствовало месту и времени.

Хромой, видимо, спал. Его действительно, если подкрасться, можно взять голыми руками. Но кто знает, вдруг что-нибудь шумнет под ногами или приклад о что-нибудь заденет. Нам видны и красноармейцы. Нет-нет, а они выглянут из-за угла.

Федя был почти против хромого, но как бы не замечал его. Он принялся насвистывать громче. Вдруг Ванька очнулся, приподнял голову и… увидел Федю. Увидел — и не знал, что делать. Сначала встал, но тут же опять сел и прислонился к стене.

— Барь-барь-барь, — манил Федя, разыгрывая, что ищет овец. — Куда их черт угнал? — И завернул к крыльцу, оглядываясь по сторонам.

У крыльца Федя остановился, вынул кисет и бумагу. Свернул цигарку, набил табаком, всунул ее в рот, и взгляд его как бы совершенно случайно скользнул по крыльцу.

— Это кто там? — шаря по карманам в поисках спичек, спросил Федя. — Эй, парень, а не будет ли у тебя спичек?

Хромой некоторое время молчал, разглядывая человека, который подходил все ближе и ближе. Затем, признав Федю, отозвался:

— Федя, ты?

— А это, никак, Ваня?

— Он самый. Овец, что ль, ищешь?

— Вторую ночь, идолы, домой не забегают. Как остригли — ну, будто не шерсть они потеряли, а родной двор.

Федя подошел к хромому вплотную и вновь спросил:

— Ваня, случайно у тебя спичек не окажется?

— Есть, держи.

Хромой подал ему коробку.

— Сам закурить хочешь?

— Давай, — ответил хромой, и Федя подал ему кисет и бумагу.

— Как ты сюда попал? — затягиваясь, будто к слову спросил Федя.

— Да-а что там! — густо выпустив дым, с досадой проговорил Ванька и махнул рукой.

— А что? — участливо осведомился Федя. — Не секрет?

Помолчав, чтобы толково ответить, Ванька оглянулся по сторонам и спросил, в свою очередь:

— Откровенно говоря, можно с тобой по личным делам беседу?

— Как же иначе? — даже удивился Федя, садясь против него. — Со мной можно обо всем. Тем более по личным. Ведь мы как-никак скоро с тобой родня будем. Елька и моя мать — сестры.

— О Ельке и разговор. Не пойму ее. Все было ничего, а как, откровенно говоря, приехал этот старый ее возлюбленный…

— Разлюбленный, хочешь сказать?

— Черта с два! Как увидела его… И ведь похож-то он, откровенно говоря… ну, не знаю, на кого он похож…

— Ты про Петра Иваныча, что ль?

— Про него, конопатого и безрукого…

Мы с Иваном Павловичем уже подошли и остановились неподалеку от них. Поспели как раз вовремя. Речь шла о моей личности.

Я толкнул Ивана Павловича и шепнул:

— Слушай, слушай. Обо мне ведь разговор. Этот — хромой — жених Ельки, моей невесты. Но он отбил ее у меня.

— Ну-у? — поразился Иван Павлович. — Это очень интересно.

И тоже, как и я, навострил уши. А я уже опасался, как бы Ваньку не схватили раньше времени. Пусть он выскажется обо мне. Красноармейцы стояли за углом, переглядываясь.