Восход - Страница 72

Глава 21

Андрей готовил телегу. Держа колесо за обод, он орудовал помазком и вприщурку посматривал на меня. Уж очень хитро он прищуривался.

«Знает или нет, — подумал я, — что случилось за это время?»

Потом внезапно он спросил:

— Да ты спал ли, пропадущий?

— А то как же!

— По глазам вижу — не спал. Иди в сарай, там сено, и отоспись.

— Мы втроем поедем, дядя Андрей. Иван Павлович с нами.

— Тоже поди не спал? Ладно, придет — и он поспит.

Андрей ловко смазал колесо, затем ось. Я помог ему надеть колесо и, передвинув подпорку под задком телеги, снять заднее колесо. Чужого дегтя Андрей не жалел, смазывал про запас. Ехать не близко.

Он оглянулся и тихо, не сразу спросил:

— Много чего нашли?

— Это чего такого нашли? Не понимаю.

— Ладно, раз тайна, не говори. Хотя я вроде могила. Э, а вон и они, гляди-ка, идут.

От моста в горку поднимались Алексей с Иваном Павловичем. Шли они медленно, устало, как с пашни. На одежде и брюках у них мучные пятна.

— Ты здесь? — как бы удивился Иван Павлович.

— Где же мне быть?

— Давно?

Я понял, почему такой вопрос задал Иван Павлович, и, оглянувшись на Алексея, соврал:

— Уж часа два.

Иван Павлович погрозил мне пальцем. Его не проведешь.

Он рассмеялся, а Алексей не понял, что у нас за разговор, и ему дела нет до нас. Он был задумчив, лицо злое. Попался ему на дороге чурбачок, он, вместо того чтобы поднять, отшвырнул его в сторону. А чурбачок пригодился бы в хозяйстве.

Из окон изб уже смотрели на нас люди. Больше всего женщины. Мужчины стеснялись. Да их и мало в селе осталось. Один на войне, а те, которые дома, ушли после дождя на покос.

Между избой Алексея и избой соседа в сточной канаве валялась огромная свинья. Полное ей было удовольствие! Она тяжело переваливалась с боку на бок, блаженно стонала, то жмурясь, то открывая оплывшие жиром, узкие щелки глаз.

Наседки с подросшими цыплятами бродили возле изб и сердито копались в земле, разыскивая корм.

Мы сели на крыльце Алексеевой избы. Здесь прохладно. Кругом акация. Самодельный стол для прочности вкопан ножками в грунт. Как и скамейки вокруг стола, его смастерил Алексей.

— Катя, собери нам, — крикнул Алексей.

Екатерина из окна видела, что мы пришли. Однако спросила:

— Чего собрать-то?

— Погуще да похолоднее. Квас там, помни в него картошки. Огурцов натри, луку порежь. Аль сама не знаешь? Воблы не забудь.

— Да все знаю, — засмеялась Екатерина.

Помолчав, Андрей с удивлением воскликнул:

— А? Ты подумай-ка! Вот родственник, вот своячо-ок!

— Сколько у него намеряли? — спросил Иван Павлович.

Сто шестьдесят пудов. Ведь пол-то в амбаре двойной был.

— Двойной?!

— Ну да! Жулик скрозь. Мельница с подсосом, а амбар с подсусеком. Это мы уже без тебя такую механику открыли. Мужик из Андреевки смекнул. «Что-то, говорит, пол в сусеке шибко высок. Гляди! — Он ткнул палкой в рожь. — Вот дно, а вот, — вынул палку и приставил ее снаружи к стенке сусека, — вот где здесь кончается. Беспременно тут ехидство». А Егор слышит, и хоть бы что. Пересыпали рожь в другой сусек, вскрыли половицу, а там, под ней, еще рожь. Выгребли тридцать мер. Спрашиваю я: «Егор, своячок, что у тебя опять, чудо-юдо рыба кит?» А он мне: «Это я, Алексей, на семена. Вдруг будет голодный год».

— А как его брат Ефрем? — спросил Иван Павлович.

— Кривой дьявол-то? Хапать тоже мастер! С избытком живет. Вот он, сосед мой. Гляди, вон свинья. Это не моя, а его. И не одна.

— У него тоже надо бы обыск, — подсказал Иван Павлович.

— Сделаем на днях. Амбар-то его на огороде. Под жестью, как у Егора. Только одного боязно…

— Чего, Алексей?

— Петуха пустит.

— Под свой амбар?

— Он и за своим не постоит, коль такое дело. А вот, опасаюсь, когда хлеб ссыплем в мирской амбар, может спичку с керосиновой тряпкой подкинуть внутрь. Он рисковой мужик. Вся порода у них воровская. Э-эх, да что говорить, вредные люди.

— Караулы ставьте на ночь, — подсказал предчека.

— Бедноте из этого хлеба выдать или подождать?

— Обязательно из этого. И не зерном, а мукой.

— Это правда. Мукой. Сразу на всех мельницах пустим.

После молчания он спросил:

— В город-то их отправили?

— Не задержали. Брындин повез.

— Под соседа Ефрема в случае чего я мину подставлю.

— Мину? — переспросил Иван Павлович.

— Ее самую, если он, рыжий, покажет свой норов при обмере хлеба. Мы его тогда прямой дорогой к Егору. Ему бы и так там быть, а уж тут добавка.

— В чем дело?

— В том, что у него в бане аппарат на два постава. Один гонит, а для другого квасится. Три керенки за бутылку. Из пуда-то сот на восемь выходит чистоганом. Вон как. В три раза больше, чем за пуд муки.

— Куда же он сбывает?

— На станцию Ванька возил, а в город — баба его. И свои сельские берут. И в Петлино в чайную доставляет. Хороший самогон, не то что у Андрея в бидоне. У Ефрема котлы двойные, паром выпаривает. Не пригорает. Механи-ка.

…Хорошо спать на душистом сене в сарае! Никакими словами не передашь аромат свежего сена, смешанного с разными цветами. Тонкие, нежные запахи белой кашицы кажутся легкими, как пух; едва уловимы запахи бархатной ромашки, терпки — травы душицы и пьянящи — тысячелистника. Особый аромат исходит из мелкого седого полынка. Душистые травы несъедобны, но как приятно заварить в кипятке овсюг, тимофеевку, белую петрушку или медовый клевер и пить настой!

Даже зимой, особенно в мороз, аромат сена чувствуется издали, напоминая о лете.