Восход - Страница 66

Какое мне теперь до нее дело! Мне надо собраться с мыслями.

«Зачем же она все-таки пришла, несмотря на дождь? Кто ее сюда послал? Наверное, Федора? Конечно, она».

И вот я в просторной комнате — столовой, где мы благодаря Василисе застали мятежников врасплох. В комнате все уже убрано и подметено. Нет в углу соломы, на которой, как свиньи, лежали Климов и Егор. Прибран диван, где безмятежно спал Васильев. Сдвинут в угол большой стол, за которым они пили и замышляли недоброе.

Открыл дверь в спальную. Здесь Василиса тоже все успела убрать, даже постель Тарасова. Но шкафы с книгами не были заперты. На столике лежали отобранные мною книги. И вот я обнаружил дверь — вернее, очертания двери, — которая вырисовывалась под обоями.

«Надо действительно осмотреть весь дом. Ведь я еще не был в других комнатах».

Взял дверь за ручку, сорвав с нее клочок обоев, но дверь не поддалась. Еще сильнее дернул. Нет. Дверь заперта или с той стороны на внутренний замок, или с этой на ключ. Но душки замка не видно.

«Интересно — что же там, за дверью? Куда она ведет?»

Спросить Василису? Она о чем-то, слышу я, говорит с Леной. Говорит больше Василиса. О чем? Знаю, что сторожиха не скажет о том, о чем ей запрещено говорить, а если обмолвится о Ваньке, — пусть.

Снова принялся исследовать таинственную для меня дверь, дергаю за плоскую ручку, но дверь будто срослась со стеной. Стукнул в нее ногой. По ту сторону что-то зашуршало и как будто упало. Интересно. Еще раз ударил каблуком как можно сильнее. Я готов был взломать дверь.

— Ты что тут буянишь, начальник? — послышался сзади голос. — Ушел и совсем пропал!

Эта произнесла Лена, а за ней стояла Василиса.

— Да вот, — указал я на дверь, как бы оправдываясь. — Бабка, — обратился я к сторожихе, — что тут за дверь?

— Я сама не знаю, — ответила Василиса.

— Как же не знаешь? Ведь ты сторожихой тут еще до революции была.

— Где ты дверь нашел? — приблизилась она. — Сроду не замечала.

— А я нашел. Видишь, она под шпалерами скрыта, да еще была шкафом заставлена.

Василиса призадумалась. Потом утвердительно заявила:

— Допрежь никакой двери тут не было. Это, видать, не настояща или сделано недавно. Право слово, не знаю.

— Хорошо. А скажи, там, за стеной, что, комната или зал?

— Там зала. Может, оглядишь?

— Огляжу, веди!

Мы вышли в прихожую. Одна дверь из прихожей вела на парадное крыльцо, которое было закрыто, вторая вправо. На этой двери висел замок. Василиса отперла его без особого труда.

Перед нами был просторный зал, в котором стояли скамьи, одна выше другой, длинные — во всю ширину зала. По бокам вдоль стен — проходы. Это, по-видимому, и был старый зал помещичьего театра. Да, так и есть. Направо при входе сбитая из теса сцена, тут еще остались декорации — пыльные, оборванные. В полу недоставало нескольких половиц. Вместо суфлерской будки — дыра. До революции на этой сцене изредка ставились любительские спектакли, в которых принимало участие учительство, дети духовенства, может быть, и деревенские грамотеи.

Ставились спектакли и после Февральской, а особенно после Октябрьской революции. Об этом не раз говорил мне Тераскин, уездный работник, житель этого села.

Говорят, что на сцене играл и сам помещик. Он и режиссировал.

Надо же было ему связаться черт знает с кем. Особенно со своим зятем Васильевым. Разве не могли бы мы использовать Тарасова с его культурой до поры до времени? Приспособили бы его, как безвредного в политике.

В углу лежал худой, без ножек, крышки и струн желтый старинный рояль. В нем-то и были спрятаны обрезы.

Знал ли об этих винтовках сам Тарасов? Кто их прятал? Кто открывал зал?

— Бабка, — тихо, словно здесь лежал покойник, позвал я сторожиху, — когда прятали в эту посудину то, о чем ты знаешь, знал об этом Тарасов?

— Нет, Петя, перекрещусь, не знал.

— Кто же тебе приказал открыть сюда дверь?

— О-ох, — вздохнула Василиса, — желтоглазый, который из города, и зять его.

— Они что, бывали когда-нибудь тут?

— А как же, бывали оба. А желтоглазый — он учитель из Полян. Он и до новой власти бывал тут. И сам выкомаривал на разные голоса. Ну, играл, что ль.

— Неужели, — с удивлением спросил я. — Тарасов не знал, что делалось в его доме? Он что, сильно пьян был?

— Пьян не пьян, а что не знал — это верно. Да ведь он какой-то чудной, Петя. Нигде не бывает, разь только в город сходит, а то все сидит да читает и рисует. Сам с собой разговаривать начал. Читает, и говорит, и руками размахивает. То сердится, а то вроде кается. О дочери все тосковал. Ушла она от него в город.

Я принялся осматривать сцену. По остаткам декораций угадывал, что ставилось в последнее время. Вот в левой стороне стоит часть плетня, возле него немного соломы. В правой — передний фасад деревенской избы с двумя окнами и ступеньками крыльца.

Лена ходила за мной, словно боясь, как бы я опять куда-нибудь не сбежал. Она тоже забралась на сцену и едва не провалилась. Покоробленный пол рассохся.

— Лена, — погрозился я, — смотри не спотыкнись.

Она посмотрела на меня.

— Сам, гляди, не спотыкнись.

— Это ты о чем?

— О том, о чем и ты.

Вот как она ответила.

— Ты, Лена, была тут на последнем спектакле?

— Вся молодежь ходила.

— Конечно, и Ванька с тобой?

Она исподлобья взглянула на меня и отвернулась.

«Нет, каков дурак! Не буду напоминать. Выходит, ревную?»

— Что же ты видела на спектакле?

Ответила она нескоро и приглушенно:

— Как один работник закопал своего пригульного ребенка живым в погребе.