Я вынырнул на середине речушки. А Вани что-то не видно. Где он? Не утоп ли в этом корыте?
— Ваня-а! — возопил я испуганно, еле переведя дух.
Около берега, где мы разделись, показалась голова предчека.
Иван Павлович вынырнул и расхохотался.
— Э-эй, нырок! Плыви сюда! — позвал он, шлепая по воде руками.
Сконфуженный, я подчинился и проплыл к нему, уже не ныряя. Иван Павлович сидел на берегу и смеялся. Еще бы! Он всю речушку перенырнул, а я только половину.
— Сдаюсь, Ваня. На этот раз ты победил меня. Тут ты вышел силен. Ведь ты на год старше меня. И образование у тебя без малого губернаторское.
— Это верно, — согласился Иван Павлович, — чуть- чуть не архиерейское. — И он прыгнул ко мне.
Мы принялись бороться в воде. Мы, такие серьезные люди! Хорошо, что никто нас не видит. Он несколько раз толкал меня в воду, я хватал его за ноги, потом окунались, а вода была уже совершенно мутной, в пузырях.
— Сдаюсь, — обессилев, еле выговорил я. — Дай передохнуть.
Он дал мне передохнуть. Потом я предложил ему свой коронный номер: доплыть на спинке — кто раньше? — на ту сторону, где подмостки. Он принял мой вызов. Я скомандовал, и мы вместе тронулись. Сначала плыли вровень, посматривая друг на друга, затем с половины речушки я обогнал его и доплыл до берега раньше. Теперь уже я подшучивал над ним:
— Куда тебе, Ваня, до меня! Плаваешь, как мешок с горохом.
— Почему с горохом? — заинтересовался он.
— Чем дольше в воде, тем тяжелее. Как ты еще ко дну не пошел, просто диву даюсь.
— А-а, черт! Тебе хорошо. Твой дедушка, говорят, боцманом был, а бабушка твоя — Акула.
— Не Акула, ее звали Акулина.
— Вот видишь, даже Акулина. Это пострашнее и попрытче.
— Ты забыл еще, Ваня, что второй дед по матери у меня был Тит.
— Кит? — подхватил Иван Павлович. — Тогда тоже сдаюсь. Поквитались. Давай чуть отдохнем — и обратно. Нам пора. Сон прошел?
— Здравствуйте! — неожиданно раздался над нашими головами голос.
Мы переглянулись. Кажется, не женщина…
Над нами, на крутом берегу, с лозинкой в руке стоял Федя.
— Нашли где купаться.
— Проходи сюда. Не бойся, не утопим.
Он спустился к нам и уселся на краю подмостков. А мы, два голых начальника, стояли по пояс в воде.
— Лягушек, наверно… разогнали, — ударяя лозинкой по воде, предположил Федя.
— Ты вот, как председатель комбеда… — начал я.
— Без году неделя, — перебил он.
— Неделя? — вступился Иван Павлович. — Да за неделю в наше время о-ох какие большие дела могут произойти!
— Даже за одну ночь, — добавил я. — Кстати, Федя, вот о реке…
— Что о реке?.. Это не река, а лягушатник.
— Именно о лягушатнике. Не мелькает у тебя мысль, как избавиться от лягушатника и развести рыбу?
— Как так? — заинтересовался Федя.
— Посмотри на тот и на этот берег. Видишь?
— Догадываюсь. О плотине намекаешь? Плотину прудить?
— Не только плотину, но и водяную мельницу вполне можно.
Федя похлестал по воде лозинкой, снова посмотрел на тот берег и произнес, как бы вспоминая:
— Хороший до войны был пруд… глубокий… Плотва, караси и окуни расплодились. Сетью даже ловили, а весной, когда воду спускали, бабы решетами. Вот как…
Иван Павлович с интересом вслушивался в наш разговор.
— А ты возьмись, Федя. Теперь у вас есть кому взяться. Докажите, что комитет не только у кулаков хлеб отбирает, но и плотины строит. И мельницу при ней. Комбедовская водяная мельница. Шутка?
— Правильно все. Подумать надо.
— Теперь сад, — вступился уже я, — тоже хороший был у Тарасова?
— Чего не сад! — подтвердил Федя. — Одних яблонь около полутораста. А там вишни, сливы, малина.
— За сад возьмись. Он теперь ваш, комитетский. Подними весь народ.
— Осенью… за сад возьмемся, — согласился Федя, не споря.
С Федей легко говорить. Умный, понимающий человек, хозяйственный. Его не надо убеждать, а только подсказывать, поддерживать, наводить на мысль.
— Пока жнитво не началось, — добавил Иван Павлович, — надо подготовиться. Народ свободен, сенокосы займут не всех. Лошади есть, лес охлопочите. Трудно будет с чем-нибудь — ко мне в чека. Моей бумажке любой лесничий уважение сделает.
— Да, с чего-то надо начать, — уже размышлял Федя.
— Конечно, с народа, — перебил я. — Собери всю бедноту и всех, кто придет, расскажи им. Комитет выделит на это дело главного начальника-распорядителя.
— Заглавного надо. Только вот кого?
— Вам виднее. Вы друг друга в селе знаете.
Федя задумался, продолжая щелкать по воде лозинкой. Наконец словно вспомнил:
— Если Алексея?
— Конечно, — подтвердил я. — А теперь, Федя, иди на ту сторону. Нынче обыск у Егора и Жукова Ивана производить будем. Не взять ли нам в помощь председателя волсовета Оськина или уполномоченного?
— Обойдемся без них.
— В селе еще ничего не знают? Разговоров нет?
— Пока не слышно. Только моя тетка, черт Федора… с палкой ходит… Егора ищет. Пропал старик. — И Федя засмеялся.
— Алексей сейчас дома? — спросил я. — Сходи, Федя, к нему, попроси его прийти. Но так, чтобы Екатерина ни о чем не знала. И пойдем мы все не вместе, а поврозь. Сначала пусть он, затем ты. Кстати, скажи Андрею, что я пока не убит. Пусть не беспокоится. Он повезет нас вместе с Иваном Павловичем.
Федя задумался, помрачнел. Гоняя лозинкой ветку с листиками, он вздохнул и спросил меня:
— Может, ты останешься еще на денек?
— Зачем, Федя? — Я услышал в его голосе мольбу.
— Да так… А то, выходит… сразу все уедете… а я один. Кроме Алексея, посоветоваться не с кем. Дело большое… Кулаки, прочие…