— Особенно не было. Подобру-поздорову обошлось.
И вкратце Иван Павлович рассказал ему обо всем.
Брындин с Митей пошли к амбару, прислали оттуда двух дежуривших позавтракать, а сами остались на постах.
Мы начали обсуждать, как везти арестованных, кто с кем отправится. Ехать придется мимо сел и деревень. Надо, чтобы никто но видел, кого везут. Иначе сразу молва пройдет по уезду, и все дело погибнет в самом начале. Мы даже за Василису опасались. Поэтому вызвали ее из кухни и строго наказали, чтобы она обо всем крепко молчала.
— Али не знаю? — удивилась Василиса. — Да кому мне баить? Я и в село-то не хожу. Вот вам, кажись, пора ехать.
Красноармейцы, быстро закусив, отправились запрягать. Василиса вернулась в кухню. Мы остались втроем. Решили, что на первой подводе Митя повезет винтовки и патроны, на второй — Брындин с военным, за ним — красноармеец Сема с Климовым.
— А тебе, Филя, придется везти своего пленного на его же лошади. Твое отношение к нему ему хорошо известно. Для разнообразия и беседы прихватишь Тарасова. Ох, весело вам будет ехать! — позавидовал я.
Одну подводу оставили для Егора и Ваньки, у которых еще надо произвести обыски на дому. Их повезет Иван Павлович. Я с Андреем, своим подводчиком, отправлюсь им вслед.
Когда подводы были готовы, на одну, где уже лежали винтовки, отобранные у бодровского председателя, сложили и те, которые извлекли из бесструнного рояля. Туго увязав все это, мы отправили красноармейца Митю с запиской в УЧК.
Пошли в амбар. В нем полутьма.
Климов спал. Тарасов, как только открылась дверь, быстро вскочил, поправил галстук и, улыбнувшись, кивнул нам. Культурный человек! А Васильев как уселся на бочку, так, видимо, и не ложился. Брындин молча поманил его к себе. Он поднялся и нехотя направился к двери. За ним было зашагал Тарасов.
— Останьтесь, — сказал ему Иван Павлович.
Я с напряжением вглядывался то в его лицо, то в лицо Фили. Узнает его Филя или нет? Лучше бы не узнал. Лучше после, там, в городе, а здесь ни к чему.
Вижу, как продолговатое белобрысое лицо моего друга сначала вздрогнуло, потом побледнело.
— А-а-а-а!
От этого вскрика мы вздрогнули — столько было в нем проснувшейся ярости. У военного перекосилось лицо, расширились зрачки. Вот сейчас схватятся!
Я крепко, изо всех сил сжал кисть Фили, но куда там.
Он оттолкнул меня и кинулся было на военного. Но подоспел Брында. Ведь ему было поручено везти военного, и за него он отвечал. Брында, в свою очередь, легко оттолкнул моего друга и пронзительно крикнул:
— Ты… что-о?
— Да я же его… знаю! Это же он, белогвардеец! Васильев!
— Да нет, совсем не Васильев! — пытаюсь разуверить Филю. — Это Иванов.
— А ну-ка, подайся на свет!
Военный спокойно вышел из-под навеса. Видно, и не в таких переделках побывал этот человек.
Все-таки мои слова в какой-то мере поколебали Филю. Он внимательно начал всматриваться в своего врага.
— Вы ошиблись, гражданин, — совершенно хладнокровно, даже насмешливо проговорил военный. — Я не Васильев. Я Иванов. И отец и дед были Ивановы.
Видно, голос показался Филе знакомым. Он снова всполошился.
— Да что вы мне голову морочите? Он это, он! Тот самый, который в Маче восстание поднял. Я же сам его схватил. Петр, — почти умоляюще обратился ко мне Филя, — ведь он.
— Филипп, — строго напустился я, — какую чушь городишь ты! Того Васильева я сразу бы узнал. А это Иванов. Бывший псаломщик из Алызовки. Приехал в гости к Тарасову. Зять он ему. Случайно попал в эту компанию. Вот проверим его и отпустим.
Пора было отправлять подводы.
— Садитесь! — приказал Иван Павлович Брындину. Затем повернулся к Васильеву. — Иванов, мы, кажется, уговорились, чтобы дорогой баловства не было. Надеюсь на вашу рассудительность. При том вы едете с Брындиным. Трезво учтите это обстоятельство.
Васильев спокойно забрался на телегу и свесил ноги.
— Нет, ноги подберите и для удобства сядьте в задок, — заметил Иван Павлович. — А когда поедете селами, обязательно прилягте. Пусть ни одна живая душа не видит вас. Понятно?
— Понятно, — ответил Васильев.
Брындин сел по правую сторону, провел рукой по груди, нащупывая наган, и взял вожжи.
Наконец и эта подвода тронулась. Скоро она скрылась за садом.
Мы остались втроем. Я облегченно вздохнул и посмотрел на Филю. А он уставился вдаль и, видимо, никак не мог решить, кто же все-таки это был.
— Филя, — вывел я его из задумчивости, — очнись. Подними голову.
Он злобно посмотрел на меня. Его терзали сомнения.
— Ну, что?
— Друг мой, ты на меня обиды не держи. Конечно, мне бы надо заранее сказать тебе про того военного. Предупредить…
— Петя, но ведь это Васильев? — даже обрадовался Филя.
— Конечно, дружище, он самый.
— Так зачем же ты разуверял меня? Сказал бы по душам…
— А ты сам скажи по душам: сильно хотелось тебе задушить его?
Филя подумал, подумал и ответил:
— Горяч я, Петя. Давно меня знаешь.
— И получилась бы у нас рюха. Это хорошо, что самого Васильева убедили, будто он Иванов. А он такой же Иванов, как мне дядей приходится верблюд. Сам знаешь — в городе неспокойно. Надо быть готовыми ко всему, но притворяться, будто мы ничего не подозреваем. Эти левые эсеры орудуют и в городе и в уезде. И здесь, у Тарасова, был их самый главный. Хорошо, что он уехал, ничего не зная о нашей облаве.
Филя и Иван Павлович уставились на меня. А я продолжал:
— Да, готовится восстание. Может быть, вспыхнет и в некоторых селах. Возглавят левые эсеры. Какого числа? Приблизительно числа седьмого будущего месяца. То есть совсем скоро. И организовывает это восстание знаете кто?