Восход - Страница 117

117

Жильцев-то и начал. Вместо того чтобы послать, как ему предлагал Шугаев, нескольких милиционеров в Волчий Враг и арестовать там кулаков, Жильцев поступил наоборот. Он раскричался, забегал из угла в угол и грозился арестовывать не кулаков, избивших уполномоченных, а председателей комитетов бедноты и продотрядчиков.

Жильцев сбросил с себя маску. Пошел в открытую. Напомнил о восстании левых эсеров в Москве, об организации бывших офицеров в Моршанске. Намекнул въявь, что и в нашем уезде скоро вспыхнет восстание и власть перейдет в руки подлинного народа.

— Пора добром сдать власть! — кричал Жильцев.

— Кому? Может быть, тебе? — перекричал его Шугаев. — Тебе, клоуну?

— За мной народ! — грохотал Жильцев, держась за бряцающую на колесиках саблю.

— Кулачье за тобой! — крикнул ему Боркин. — Ваш заговор известен. Твои молодчики пойдут в трибунал. Не пора ли и тебе к ним?

— Брындин, бери его!

— На стол револьвер! — прокричал Брындин и двинулся на Жильцева, который пятился к двери.

Вдруг Жильцев выхватил наган и выпалил в люстру. Огонь погас.

— Это для начала! — взвизгнул он и исчез через соседнюю комнату…

— Петр, — продолжал Иван Павлович, — на всякий случай будьте с Михалкиным наготове. Там, в Барсаевке, числится отряд ЧОНа. Чтобы все были начеку. Установите дежурство. В случае чего, ждите звонка. Если начнется заваруха, то с вечера или перед утром. Жильцев пока скрылся. Будем его искать. Все!

Я повесил трубку, сел, молча закурил. У меня тряслись руки и, видимо, побледнело лицо.

— Что с тобой? — спросил Михалкин. — Случилось что-нибудь?

— Может случиться, друг.

И я вкратце передал Михалкину и Никишину наш разговор с Боркиным. Посвятил Никишина в раскрытый заговор, в закончившиеся допросы и в то, что все дело передано в губвоентрибунал.

Этой же ночью, выставив дежурных в помещении волости и отрядив пять подвод к волсовету, Никишин послал вестовых собрать отряд ЧОНа — часть особого назначения. Чоновцы явились быстро.

Были здесь и пожилые, и раненые, но уже поправившиеся, а больше всего молодежь. Все они прибыли с винтовками.

Никишин, начальник отряда ЧОНа, по-мордовски, а я по-русски объяснили им, в чем дело.

— Товарищи, — говорил Никишин, — будьте во всякое время готовы. Почистите винтовки. Пока никому ничего не говорить! Кулачья у нас хоть отбавляй. Левых и правых эсеров тоже.

— А как завтра с молотьбой? — спросил Егоров.

— Молотьба обязательна. Как расставлены силы, так и действовать.

— У меня брательник просится в отряд, — сказал Ванин.

— Надо принять. Пусть завтра придет, выдадим ему винтовку. Ты обучай его. Только без выстрелов.

— Знаю, я же был ефрейтором, — похвалился Ванин и расправил усы.

— Товарищ Никишин, по тревоге нам верхами на лошадях тронуться или на телегах?

— Тогда увидим. Может быть, верхом, а можно и на телегах. Ну, по домам. Завтра за работу. Может быть, в эти дни ничего не случится.

— Кто же враг? — спросил Егоров.

Отвечать взялся я. Мне это лучше известно…

Мы отпустили отряд. С ним пошел Никишин, а мы с Михалкиным решили пройти промяться — по улице до реки.

На улице так светло, хоть книгу читай. Вот какая луна!

Река Ворона, перепруженная за Барсаевкой для водяной мельницы и для стойла скота, была так ярка от луны, будто зеркало, в которое светила лампа — «молния». Поверхность реки тиха и ровна. Лишь изредка послышится всплеск. Это играют рыбы, и тогда на поверхности идут кольцами тонкие круги волн. Там снова всплеснется в реке, иногда так хлопнет по воде, будто кто ударил лопатой.

— Хорошо, Михалкин?

— Я люблю по ночам рыбу ловить бреднем.

— А я люблю купаться. Вода теплая. Бывало, пригоним стадо, а после ужина идем на пруд. Он большой у нас. Рыбы много. И вот идет купанье. Потом на улицу. И спать не хочется. А придешь и только уснешь, мать будит. Ох, как не хочется вставать пастухам на заре!

На улицах в разных концах гармошка, песни. Вот совсем близко от нас. Поют стройно, плавно, протяжно.

— Послушай, Михалкин, хорошо ваши мордовские девки поют.

— Не жениться ли ты вздумал на мордовке? — спросил Михалкин.

— А что ж! Если бы не мысли об учении, женился б.

— Брось думать об учении. Давай, я тебе такую мордовку пригляжу, э-эх! Не мордовка, а сахарна морковка.

Вот черт Михалкин. Сосет себе трубку, опершись о перила моста, и болтает невесть что.

Спали мы спокойно, на сене. Утром встали. Самовар на столе, сахару и чаю мы захватили с собой. На сковороде хозяйка внесла нам жареной свинины с картофелем, по два яйца.

Хозяин Яков заявил за чаем, что он согласен быть «старостой» тока. Это нам очень понравилось. Распорядитель обязательно нужен. Мы пошли на ток, к первой молотилке.

Глава 33

— А правда, Михалкин, красиво всходит солнце?

Михалкин задумчиво шагает по огородной меже мимо поповского сада.

Солнце только что взошло. Золотистые лучи просквозили яблони, вишни и сливы. Это большой сад. Он простирается от двора почти до гумна. Огорожен крепким плетнем, возле которого растет жгучая крапива. На длинных веревках по саду бегают два пса.

Мы идем вдоль сада. Смотрим на сливы разных сортов, на румяные яблоки, на гроздья китаек. Эти китайки будут висеть до первого мороза. А ударит мороз — они становятся сладкими, рассыпчатыми. Самое время из них варить варенье.

Священник уступил комбеду конную молотилку на три дня.

Миновав сад, мы вышли на поповское гумно. На гумне четыре большие, высокие клади ржи. Стоят неподалеку друг от друга.

117