Восход - Страница 111

111

Мы сидим на кухне. Перед нами знакомый самовар с небольшой вмятиной возле ручки. Самовар пыхтит, а в нем клокочет и урчит, словно обидевшись на свою давнишнюю жизнь, кипяток.

На шестке таганок, под ним пылают сухие щепки. Сверху объемистая сковорода. Жарится картофель с бараниной и луком.

Еще у нас за столом мордвин Михалкин, член уисполкома. С ним-то мы сегодня и едем в Барсаевскую, мордовскую, волость проводить пробные умолоты ржи.

Певучим голосом, поправив волосы, рассказывала Соня, как в прошлое воскресенье после утрени отец Федор вышел на амвон произнести проповедь. Он никак не мог забыть, что у него нашли и отобрали припрятанный в гробах и ульях хлеб.

Он то просил, то грозил, чтобы ему вернули хлеб.

«А не вернете, слышь, то станет вам хлеб этот поперек горла и животы ваши распухнут, утробы лопнут. И утонете вы, слышь, в крови зловонной».

— «Изыдьте вон, — передавала Соня, подражая голосу отца Федора, — кто протянул руку на мой хлеб, трудом и потом добытый. Изыдьте вон, грабители, из храма, где я служу богу сорок лет!»

И когда, слышь, он дошел до этого места в своей проповеди, в церкви поднялись шум и крики.

«Сам изыдь, антихрист в рясе!»

«Служил сорок лет, а толку нет».

«Мужики, — выступил Осип, — это что же? Это как понять — изыдь?»

Все в церкви пришло в такое движение, что ничего но слышно и не видно. Тут еще туча поднависла и закрыла окна. Гром загремел. Это еще более разъярило отца Федора.

«Слышите, слышите? — закричал он. — Бог послал на ваши головы гром и молнии. Антихрист пришел на землю. Молитесь! Все на колени!»

И сам первый упал на колени. А за ним с воем и плачем упали на колени несколько старух.

— Тут-то, — передает Соня, — и случилось самое главное. Припадочная старуха подбежала к священнику, схватила его за нагрудный крест и потащила.

«Сгинь, сгинь, сатана!» И так сильно дернула, что отец Федор упал лицом вниз.

Вот с него, лежащего навзничь, старухи — да, да, старые женщины — и начали снимать рясу. Но в это время подошли церковный староста и другие. Они подняли отца Федора. Лицо его залито слезами, глаза ничего не видят.

«Отец Федор, — начал церковный староста, — опозорили вы святой сан».

«Лишить его!»

«Расстричь из попов!»

«Не нужно нам такого!»

Эти голоса я сама слышала, а что каждый в отдельности кричал — где же разобрать. И вот сам отец Федор медленно встал и начал снимать рясу. Остался в одном подряснике. Ушел в алтарь, сел там на стул и опустил голову.

«Прихожане, идите домой, — объявил церковный староста. — Обедни не будет».

Кто-то предложил:

«Пущай отец дьякон отправит. Он и попом будет».

Начали выкликать моего папашу. А он спрятался на левом клиросе и не выходит оттуда. Все-таки его вывели. Отец струхнул.

«Служить не буду! — кричит он. И как обухом по головам: — Бога нет! Обманывали мы вас. Простите, Христа ради».

И опять скрылся на клирос. Я-то знала, что это брат мой Николай уговаривал отца. Он — красный офицер. «Как же, говорит, у меня, красного офицера, отец в дьяконах? Зачем тебе это? Землю как ты пахал, так и паши. Позорно обманывать народ».

— Вот и осталось наше село без попа и дьякона, — заключила Соня. — Церковь пуста.

Некоторое время мы молчали.

— Что скажешь, Иван Павлович? — обратился я к предчека.

— Да это не первый случай в уезде, как ты знаешь.

— Дядя Андрей, а ты как мыслишь? — спросил я.

Рассказ Сони Андрей слушал внимательно, иногда таращил глаза, иногда усмехался.

К религии он не был особенно почтителен, как и его кум-шабер Крепкозубкин Василий.

— Это ты о чем, зятек?

— Да о том, тестюшка: ведь церковь-то пуста. И сразу в ней две вакансии. Как помышляешь?

— А отвечу так: поскольку ваканции слободны, я одну займу.

— Это какую, борода?

— Замест попа.

— А дьяконом сына своего Абыса?

— Не-ет, — он усмехнулся. — Абыса — не-ет. Он все церковно вино выглохтит. Ведь там у них небось запас.

— Кого же ты изберешь в дьяконы, Андрей?

— Как кого? Грамотея.

— Где ты его найдешь? — привязался я к нему.

— Как где? А ты? Разь ты откажешься. Мы с тобой такую обедню отчубучим, хоть ноги выноси.

— Да я же большевик, дядя Андрей.

— Вот такой-то мне и нужен. С большевиком сподручнее работать. Власть не обидит, а еще способья нам даст на прокормленье. В виде ссуды, как из кредитного товарищества. Идешь?

— Иду, иду, дядя Андрей. Вот отрастут волосы — и запишусь в дьякона.

— Больше мне, как попу, ничего и не нужно. Только кто нас посвятит? — осведомился Андрей.

— Вон Иван Павлович, как предчека.

— Согласье даю. Теперь приложимся и «миром господу богу помолимся», — вдруг запел он.

Но Андрей не унялся.

— Теперь, как ты дьякон, бери себе по статье жену.

— Да где ее взять-то, борода? Может быть, ты мне сваляешь ее из пестрой шерсти?

— Зачем? Бери из духовенства. Вон Софью Павловну бери. И дом у них есть, и сад. И чем не дьяконица!

— Взял бы, да не пойдет за меня.

— А не пойдет, жалобу на нее в духовну консисторию. А там ей такое скажут… Да врешь, пойдет она. Не пойдет, бери мою Любку. Три пары валенок в придачу, зеркало с ангелом и часы с музыкой.

Так расщедрился Андрей, а в глазах хитрая ухмылка.

— Нет, борода, народ роптать начнет. Скажут — родные, у них сговор, грабеж. И по шеям надают.

— Вот беда-то! — догадался Андрей. — Надают. Народ у нас такой. Свергнут. Ну, тогда я снимаю с себя сан и ризы. Долой! А ты?

111